Никита Белоголовцев: Некоторые родители уверены, что ничего лучше Успенского и Линдгрен написать нельзя — и зачем тогда писать. Это действительно так?

Наталья Эйхвальд: Мои друзья часто задают мне похожий вопрос: зачем вы выпускаете современные книжки, когда есть Михалков? Всем, кому хочется читать детям Михалкова (а это чаще родители в возрасте от 30 до 40 лет), хочу напомнить, что, когда им было пять, Михалков был детским современным писателем.

Ещё один частый вопрос родителей: «Я не знаю, как заставить моего ребёнка читать». И я на него отвечаю всегда одно и то же: «Вы кладёте своему ребёнку на полку неправильные книги». Потому что если подросткам (обычно 10-14 лет) дать современную детскую книжку, в которой ребёнок узнаёт себя и понимает, что герои из этой книжки легко могут жить на соседней улице или в соседнем дворе — им будет интересно. Они даже забудут компьютерные игры часа на два с половиной.

Ольга Громова: Я в прошлом ещё и библиотекарь, поэтому я это всё вижу и с другой стороны. У нынешних детей другой темп жизни. И мышление у них быстрее, чем было у нас в детстве. Они гораздо быстрее ловят, переваривают информацию и очень часто выдают совершенно неожиданные выводы, которые, бывает, взрослым кажутся неправильными. Поэтому психологи говорят, что сейчас конфликт поколений острее, чем, скажем, 30-40 лет назад. Слишком быстро меняется мир, и то, что схватывает тринадцатилетний, не сразу схватывает взрослый. Дети уже думают по-другому, а мы за ними не поспеваем.

Вы начали разговор о том, зачем писать детскую литературу, когда есть Михалков, а я задам вопрос из своего поколения: зачем писать детскую литературу, когда есть Гарри Поттер? Если раньше был какой-то понятный пантеон детской литературы, то сейчас вам же, Ольга, приходится конкурировать не только с Михалковым.

Ольга Громова: С Михалковым мне точно не конкурировать! (смеётся)

Никита Белоголовцев: Но с Роулинг приходится?

Ольга Громова: Нет, не приходится. Мы в разных плоскостях. Роулинг на самом деле сделала для детской литературы колоссальную вещь. Она написала школьную повесть в волшебном антураже. Это классическая школьная повесть со всеми школьными взаимоотношениями, с учителями, друзьями и так далее — которая привлекла к чтению даже тех, кто не читал никогда. Но это же не значит, что ребёнок, прочитавший «Гарри Поттера», не станет читать ничего другого. В «Гарри Поттере» поднимается огромное количество вопросов, над которыми думает каждый современный подросток. Он думает об этом независимо от того, читает он что-либо или не читает. И когда он за это зацепится в литературе, он пойдёт дальше. И вот тут возникают темы, которые не на поверхности: не отношения с одноклассниками, не отношения с учителями, а другие темы.

Наталья Эйхвальд: Скорее, «Гарри Поттер» — это история про то, как увлечь ребёнка чтением. Ребёнку, который не хочет читать, родитель кладёт на стол «Гарри Поттера» и говорит: «Ну попробуй хотя бы это». И после того, как ребёнок вспоминает, как выглядят буквы (вне школы), уже есть шанс предложить ему что-то ещё. У любого издательства (и «КомпасГида» в том числе) есть полки таких книжек, которые можно смело предлагать не читающему ребёнку, и он однозначно их прочтёт, потому что там экшн, который действительно захватывает. Вопрос про «Гарри Поттера» сложен ещё тем, что современные дети разные. К нам довольно часто приходят мамы и говорят: «Пожалуйста, только без волшебства — вообще не откроет». Ребёнок хочет читать только про то, что происходит у него на глазах. Про то, что он может прожить и адаптировать ту модель, которую он видит в книге в свою некую реальность.

Никита Белоголовцев: Должна ли книга оставаться консервативной, в обложке, с иллюстрациями, или скоро книга будет интерактивной, тактильной — какой угодно?

Наталья Эйхвальд: Знаете, мир делится на две группы: одни умеют складывать язык трубочкой, другие нет. Точно так же и с книгами: есть «динозавры», которые любят бумажную книгу и которые её никогда не предадут, а есть люди, которые подвижны и готовы воспринимать эти новые форматы. Я за последние лет пять переезжала раз семь. У меня библиотека тысячи на три книг, и я таскала это всё с пятого этажа на седьмой без лифта. И у меня даже не возникло ни одного сомнения насчёт того, что книжки — это то, что я в свою жизнь всегда беру. При этом у меня много знакомых и детей, которые закачивают всё в свою читалку, горя не знают и едут отдыхать, не везя с собой чемоданы.

Ольга Громова: Когда появилось телевидение, все говорили, что умрёт кино и театр, но пока всё живо и развивается. Тут ведь какая история: во-первых, книги бывают разные, во-вторых, способ восприятия у людей разный. Есть «люди текста», которым важно содержание и не важно, что вокруг (если мы говорим о художественном тексте). И тогда — окей, читалка — и вперёд. Есть люди, которым для восприятия текста важны шрифт, иллюстрации, цвет бумаги иногда, и это тоже просто психотип. И тогда им важнее получить бумажную версию, потому что на бумаге уже кто-то про это подумал. Это первое. Второе: интерактив прекрасен в книге, и это моя мечта, но, скорее всего, это будут познавательные книги, потому что художественный текст — это всё-таки целостная вещь. Хотя дополнить любую книжку каким-то интерактивом, в котором можно полазить потом, было бы классно. Я твёрдо убеждена, что бумажная книга никуда не денется. Она, может быть, получит свой сегмент. И, наверное, все согласятся, что книга для совсем маленьких всегда будет бумажная.

Никита Белоголовцев: Но как увлечь ребёнка чтением, когда вокруг столько других интересных вещей?

Наталья Эйхвальд: Я вам точно могу сказать, что дети читают — много, причём качественную прозу. Если мы говорим о том, как привить интерес к чтению, то серьёзная ошибка, с которой сталкивается родитель, в том, что он не читает сам. И бесполезно посадить двенадцатилетку читать, когда ты смотришь Кубок конфедераций по футболу.

Ольга Громова: Это действительно так. Когда родители начинают вопить «Ах, мой ребёнок ничего не читает!», первый вопрос, который возникает у меня — «А какую последнюю книжку вы сами прочитали? Когда он видел вас с книжкой?». Они говорят: «Нам некогда, мы работаем». А он, думаете, балду гоняет целый день? Он, между прочим, учится, и это учение тоже занимает массу сил и времени. Почему вы думаете, что если у вас нет привычки минуту свободного времени посвятить книжке, то она откуда-то появится у него?

Наталья Эйхвальд: Взрослым часто некогда. Но при этом вы понимаете, что в жизни вашего ребёнка происходит многое — у него сложности в коммуникации в школе, он первый раз влюбился в девочку. У вас развод, вы не знаете, как объяснить ребёнку, что жизнь не рушится. Кто-то попал в больницу и вы не знаете, как объяснить, что итог может быть разный. Для всего этого есть детская книга — она позволяет начать этот разговор. Причём разговор будет, в любом случае, на других героях — не про жизнь этого подростка, который тут же скажет «Ты ничего не понимаешь!» и не захочет коммуницировать на эту тему. Книга эту возможность даёт, и у нас очень много примеров, когда родители покупают книгу на вырост, потому что боятся, что тираж закончится и книги не будет в продаже — чтобы просто книга на какую-то тему, которая им кажется важной, лежала дома.

Ольга Громова: Да, это очень важная штука. И тут ещё такая вещь: с 7,8,9-летками, даже свободно читающими, самый лучший способ поговорить — это начать читать вслух. Даже если вам катастрофически некогда, найти 20 минут перед сном для чтения ребёнку вслух можно всегда. И тогда легче будет потом разговаривать с подростком.

Никита Белоголовцев: А что делать, если ребёнок читает, но плохую литературу?

Ольга Громова: Если ребёнок совсем ничего не читал и начал с неважной книжки, а потом взял ещё одну неважную книжку — значит, когда ребёнок втянется читать, вам нужно показать ему разницу. Накупила девочка себе в каком-то лотке бог знает каких дамских романов — окей, положите рядом хорошую книгу про любовь. Она увидит разницу, рано или поздно. Было бы желание положить. Вопли «Что за гадость ты читаешь, возьми что-нибудь приличное!» заставят ребёнка отложить книжку и не взять другую, потому что давление, тем более в таком интимном деле, как чтение, это лучший способ отбить желание брать что-либо в руки.

Наталья Эйхвальд: Существуют родители, которые считают, что если их ребёнок прочитает книжку про маньяка, он обязательно станет маньяком. Эта история ровно из той же оперы — потому что книга, какая бы она ни была, не вырастит из тебя человека. Человеком ты становишься исходя из того, в какой семье ты живёшь, как и чему тебя учат. Книга здесь может быть скорее помощником. Но историй, чтобы книга научила чему-то плохому, страшному, мир не знает.

Ольга Громова: Действительно, сами по себе книги не формируют человека до конца. До конца формирует всё остальное, что вокруг. Хотя вот однажды мне мой собственный сын задал вопрос: «Ну зачем мне в таком объёме гуманитарный курс? Зачем мне читать столько литературы? Я буду естественником» (он учился в очень сильном естественно-научном лицее при Академии Наук). Я отвечаю: «Помнишь вот такого-то (наш старший общий знакомый), тебе с ним интересно?». «Нет, — говорит. — С ним разговаривать не о чём». «А он, между прочим, учёный с мировым именем». И тогда ребёнок подумал-подумал и сказал: «Я понял. По крайней мере, я научусь думать сам и мне будет что сказать другим». Согласитесь, довод? Он пришёл к этому сам. Поэтому он читал, и сейчас у него всё хорошо с литературой.

Мы делали текст о несоответствиях в школьной программе, и вот что меня поразило: человек должен в 5 классе прочитать «Муму» и осознать его проблематику. При этом на истории крепостное право изучается, условно говоря, в 8 классе. Школьники — несчастные люди. Им эту проблему чисто физически очень сложно понять. Если, конечно, учитель последовательно не объяснит: «Друзья, здесь происходит вот это, потому что…».

Наталья Эйхвальд: Это проблема. Даже в Москве очень мало учителей, которые отменяют под свою ответственность чтение «кого-то там» и берутся читать того же «Сахарного ребёнка» вслух. А потом кладут книжку на школьную полку и говорят: «Если вы хотите дочитать — вот она лежит». Мне как маме и как человеку, который тоже сталкивается с современной школой, совершенно неясно, где же мой ребёнок будет искать авторитет, если я работаю и, допустим, у меня не хватает времени на то, что велела делать Ольга Константиновна (читать вслух перед сном — прим. «Мела»). Где — если учитель не может найти подход к моему ребёнку, не может дать ему то, что будет интересно. Я абсолютно уверена, что время Достоевского — не в 13 лет. Я не знаю, как современный ребёнок, который родился в Москве, в 5 классе читает Гоголя — особенно если ему досталась плохая книжка, где все сноски-объяснения находятся в конце.

Ольга Громова: В своё время в российской школе сложилась традиция так называемого историко-хронологического преподавания литературы. Вот отсюда возникли «Слово о полку Игореве» в 6 классе (совершенно неподъёмный документ), Карамзин — в 8-м (его тоже невозможно понимать). Большая часть золотого корпуса нашей литературы детям просто не по возрасту — ни психологически, ни с точки зрения запаса знаний. Ну какой ребёнок в 15 лет поймёт метания Раскольникова? Никакой. И это нормально. Только беда в том, что способ преподавания остаётся таким же.

Источник: ЛайвЛиб